Уволившись из армии, я решил определиться в город с высшим учебным заведением. А до переезда в него собрался навестить малую родину. В Верхней Волманге жил двоюродный брат Трофим, к нему я и направился, побывав перед тем в Опаринском детдоме у своих младших братьев Николая и Александра.
Трофим жил вдвоем с женой Марией Федоровной, как он всегда её величал. Может быть, потому, что настоящей владелицей дома была она. Трофим, будучи молодым, присмотрел эту аккуратную, небольшого роста девушку и уже никого к ней не подпускал. Они поженились и стали жить в её доме, что в деревне тех лет было не принято.
Встреча для брата была неожиданной, но, как показалось мне, приятной для всех: пара дней пролетела в обоюдных воспоминаниях о военных годах и послевоенном переселениии из деревень. Затем я навестил свою бабушку Агриппину, которая жила со снохой и внуками в деревне Телегинской.
Шла вторая половина июня. Побродив по окрестностям Волманги, постояв у развалин школы, в один из погожих дней с утра решил сходить на пепелище своей деревни, благо она находилась всего в четырех километрах.
Деревни не было: от нашего двора осталось только одно помещение – холодное, над погребом, называемое по-местному клеть, где хранились некоторые продукты, одежда и мелкий хозяйственный инвентарь.
С грустью походив по разоренному подворью, надумал сходить на реку. Пройдя небольшое задерневевшее, давно не видевшее плуга поле, оказался у мельницы. Она была закрыта, но, зайдя за здание со стороны пруда, увидел уходящее вдаль клиновидное зеркало бликующей воды. Значит, мельница время от времени молола.
Перейдя по мосту на правый берег Белой, шагаю по насыпи, ища тропинку. Не найдя, спустился в густую, поспевшую к сенокосу траву. В армейских хромовых сапогах я с заметным усилием продирался через переплетенную ростом и ветром траву. Пройдя почти всю «большую пожню», не увидел того, что искал: липовую рощицу – Липняги. Остановился, огляделся. Неужели всё забылось, и я совсем не на том месте?
Прошел дальше, показалось русло реки: здесь оно было недалеко от подлеска – границы пожни. Да, этот пережим мне знаком, как дважды два: в своё время видел его каждый раз, когда был на рыбалке или зачем-то находился ниже «большой пожни». Место почти сразу за Липнягами. Значит, их больше нет. Кому же они понадобились? На дрова липа не годится, на лапти – лыко толстое, с ним повозишься. Но какие-то признаки должны остаться.
Стал ходить зигзагами по непотревоженной траве: туда – сюда. Впереди показался прямоугольничек пожни, чем-то отличающийся от окружающего пейзажа. Прибавив шаг, увидел: трава пореже, разновысокая, более дикая, что-то чернеется. И вот они, Липняги: с десяток полуметровых, истерзанных временем, ветрами, дождями трухлявых пней. Значит, всё-таки спилили. Зачем?
Высота пней говорила о том, что пилили зимой и, может, не одновременно. Кинув на один пень плащ, хотел сесть на него, но пень не выдержал – осел. Некоторое время сидел на траве. Мысли были невеселы: вместо родины – развалины деревень, заросшая пашня и некошеные луга.
Михаил Верещагин.
Продолжение следует...
“Укрупнение”прошло по всей стране.И в итоге потеряли больше,чем приобрели.