«Зеленая рощица»

Я шёл по лесной тропинке подмосковного леса. Дополуденные струи солнечного света, кое-где пробивающиеся сквозь крону спелых деревьев, еще не прогнали ночную прохладу. Впереди показался просвет. Миновав притвор поляны, сразу почувствовал напор тепла, беззвучие леса сменилось звонким жужжанием крылатого населения. Небольшая полянка заросла цветущим разнотравьем: была предсенокосная пора.

Недалеко от солнечного края поляны стояла довольно высокая – «взрослая» липа, с широкой, низко спускающейся густой кроной, облитая бело-кремовыми сережками цветов. На них густо роились пчелы, шмели. Я подошёл поближе, рассматривая знакомое отдельное соцветие: удлиненные лепестки с многочисленными тычинками и желтыми шапочками, ощетинившиеся во все стороны; висят на стебельке вместе с «накидкой» в виде жесткого продолговатого листика.

Где же всё это я видел? Память не заставила себя ждать. Далекая вятская родина, милое детство. Речка Белая, впадающая в Волмангу. По ней были колхозные сенокосы. На одной, самой большой пожне по правому берегу, сразу ниже мельницы, кто-то из бывших хозяев посадил куртинку лип, которые в мое время являли собой каре взрослых деревьев, растущих на свободе. В народе их называли Липнягами. Мне приходилось видеть их в разное время года: ранним летом – во время рыбалки, в сенокос или же когда я пас овец на осенней отаве скошенного луга.

Особенно запомнился сенокос. Начинался он с ближней пожни, и Липняги служили местом обеда, защищая от солнца уставших от непосильного махания косарей или людей после аврального сбора высохшего сена в преддверии грозы. Если был погожий день и всё шло путём, то в урочное время слышался голос самой старшей из женщин, моей тети Ирины: «Обе…е…ед!» Мужчины и немолодые женщины сразу же шли под липы. Молодежь разбегалась по своим «купальням». Из мужской, далекой, не слышалось ничего, купались молча. Из девичьей же взвивался визг, смех, шлепанье; особенное ботанье раздавалось во время заплыва, когда по воде молотили ногами.

Перед грозой начиналась лихорадочная работа: часть людей, высохшие до хруста валки, собирала в копны, другая длинными еловыми жердями, отполированными в работе до блеска, поддевала копны и торопливо сносила к стоговищу. А там уже несколько мужчин деревянными вилами копны складывали в стог. Иногда дождь, помогая людям, задерживался, и тогда конец стогования проходил спокойно. Люди с легким чувством – «успели» – не спеша шли под те же липы: попить, покурить, передохнуть.

А бывало, что стог еще не завершён, а уже пролетели первые капли дождя: в этом случае люди, не желающие порчи многодневного труда, включали последние силы и в едином порыве завершали дело. Но бывало и по – другому: день играет солнцем при легком ветерке, только работай. Но ветер внезапно усиливался, из-за близкого горизонта стрельчатого леса появляется туча, солнце ныряет под неё, через несколько минут – первые тяжелые дождевые капли, через секунды – ливень.

Если сухое сено было в валках, то при виде выползающей тучи начиналось лихорадочное копнение. Иногда за пятнадцать минут вместо змеящихся валков на пожне стояли крупные копны. Или наоборот – ничего не успевалось: люди бежали к спасительным Липнягам. Пролитые дождем валки и верхушки сложенных копен в последующие дни приходилось растрясать и сушить.

Передумав, как бы прожив былое, я бросил в тень липы плащ и сел, вместо курева достал из кармана ириску и стал задумчиво жевать. Что же было потом? Потом было много чего: война, послевоенная службы в армии. Во время войны наша семья перестала существовать: отец погиб, мама умерла, братьев определили в детдом. Из-за убыли людей колхозы объединились и многие деревни, в том числе и наша Скрябинская, «канули в Лету».

Михаил Верещагин.

Продолжение следует…