Философствование помогло мало, и если я выходил из Волманги в приподнятом настроении от ожидания встречи со своим детством, то возвращался понурым. У брата меня ждал несвоевременный сюрприз: сидел водитель единственной грузовой машины, который еще раньше обещал меня взять, если будет оказия в район. Это была возможность не мерить пешком почти девяносто верст. Шофер нервничал, брат его удерживал. Войдя в избу и поздоровавшись с водителем, я тут же получил в руки мешочек от Марии Федоровны и едва присел – всё вышли меня провожать.
Машина, словно застоявшаяся лошадка, ходко запылила по ухабистой грунтовке: быстро проскочили строящийся поселок лесорубов и тут же влетели на прямую корчевку, обрамленную вперемешку высоченными разлапистыми соснами с медно-шоколадными стволами, елями в темно-зеленых островершинных одеяниях. В низинах березняк и осинник с приростом мелькали сплошной светло-зеленой стеной.
Водитель, привычно вцепившийся в рулевой обруч, напрактиковавшийся в езде по стиральной доске, не видел, как его пассажир подпрыгивает, пытаясь держаться за что-нибудь обеими руками. Я чувствовал какую-то недосказанность во встрече с братом и чувство вины от своего внезапного отъезда. Также думалось о Липнягах: надо было спросить об их судьбе у брата. Хотя был уверен, что брат не смог бы ничего пояснить: он из родной деревни перебрался в Волмангу еще до войны, выйдя «замуж» за жену. Да и недавно вернулся из армии, когда его семья с отцом перебралась жить аж в Абакан.
Тряска вскоре отбила у меня всякую охоту о чем-либо думать: мысли выскакивали при каждом дорожном рывке. Наконец водитель, показав свои способности и поднатрудив руки, решил взглянуть на пассажира. Увидев моё напряженное лицо, он убавил скорость. Вернувшись мысленно к Липнягам, решил было задать ему вопрос, но тут же сообразил, что тот ни с какого боку не только к моей бывшей деревушке, но и к Волманге не относится. Он приехал, как и многие, по вербовке во вновь организуемый лесопункт. На десятки верст вокруг Волманги замоховел никогда не знавший топора массив елово-соснового леса, который послевоенное начальство решило употребить на возрождение разбитого хозяйства страны.
Еще было светло, когда на станции машина остановились у дома колхозника. Расплатившись с водителем, я с гудящей головой кое-как выполз из кабины. Одеревеневшие ноги запросили опору, и, прислонившись к штакетнику, постояв, пошёл в дом. Дежурной оказалась уже знакомая мне быстроглазая, смуглолицая тетя Шура. Поздоровавшись, попросил оформить на сутки.
Меня ничего больше не удерживало на малой родине, так как с опаринскими знакомыми, другом Иваном Катариным и своими братьями, я встретился перед поездкой в Волмангу. Мне не терпелось быстрее оказаться в Москве, чтобы начать новый этап своей жизни. Взяв у дежурной ключ, вошел в комнату, снял китель, сапоги, с наслаждением расположился на одной из коек. Уставшее от дорожной вибрации тело просило отдыха, и хотя я намеревался немного полежать, а потом поесть – заснул.
Михаил Верещагин.
Продолжение следует.…
Дом колхозника был в удобном месте на улице Культуры.А сейчас в поселке приезжему человеку негде остановиться.
А я , грешным делом, издалека-то завидовал сегодняшним путешественникам, думал: частники, как родных принимают приезжих гостей в удобных “отелях”. В своё время я помыкался, путешествуя по СССР,но всегда как-то устраивался, а Опаринский дом колхозника – прелесть. Сейчас совсем ничего нет?
Увы, совсем ничего…