Мы шли по украинской земле. Радостно встречали нас освобожденные жители.
Сломить наступление Красной Армии немцам не удавалось. Наш путь лежал к Днепру. Немецко-фашистская пропаганда твердила своим солдатам, что Днепр – это линия обороны их собственного дома, ибо если немецкие войска не удержатся на Дону, то на равнинных просторах правобережной Украины Советскую Армию уже ничто не остановит. Надо признать, что фрицы сопротивлялись упорно.
Полк форсировал Десну, потом Днепр. Первыми преодолели Днепр войска 13-й армии, куда дивизия через некоторое время войдет, армия, в составе которой мы закончим войну. Вскоре форсировала Днепр в районе Ясногородки, севернее Киева, 60-я армия генерала И. Д. Черняховского. Очень популярен был этот красивый генерал в армии. В период боев на Днепре наша 112-я входила в состав 60-й армии.
Сражения за Днепр было нелегкими и упорными, о них я уже рассказывал. Достаточно сказать, что Ясногородка, бои за которую вел именно наш полк, переходила из рук в руки 27 раз. 27 раз!
3 ноября после мощной артиллерийской подготовки и ударов авиации началось наступление главных сил фронта севернее Киева. Успешно развивали наступление войска нашей 60-й армии. Мы преследовали немчуру, не давая ей никакой передышки.
Впереди Леоновка. Немец успел закрепиться. Неожиданно сзади нас появились танки. Они шли на скорости, не стреляя, прямо на Леоновку. Но это оказались немецкие танки. Фрицы в Леоновке, видимо, не признали своих и поспешно оставили населенный пункт. Вот спасибо немецким танкистам!
18 ноября полк взял город Коростень.
Южнее войска овладели Житомиром.
В Москве прозвучал салют в честь взятия этих двух украинских городов. Дивизии нашей присвоили имя Коростеньской.
Однако Житомир наши войска позорно сдали. Шли слухи, что овладевшие городом с радости перепились имевшимся на житомирских спиртзаводах спиртом, и немцам ничего не оставалось, как снова вступить в город, перебив наших солдат, не способных к сопротивлению.
Чтобы поправить положение, не дать немцам развить успех, из-под Коростеня в район Житомира перебросили некоторые части. Коростень полку пришлось покинуть. Под городом осталась лишь наша потрепанная в прошедших боях дивизия. Полк – снова с батальон, батальон – с роту, рота – со взвод, взвод – не больше отделения.
В роты из тыловых подразделений послали всех, кого можно взять. По-моему, у Доризо есть стихотворение о том, что когда в траншеи встают повара, труба дело.
Дивизия занимала оборону такой протяженности, какой не знала за всю войну.
На освобожденной нами при взятии Коростеня территории оказался действующий тут при немцах партизанский отряд имени Шевченко. Командование договорилось, и партизаны закрыли какой-то участок фронта. Разумеется, это немного помогло, но все равно в переднем крае зияли огромные бреши, через которые немцы небольшими группами свободно прогуливались, и довольно глубоко, по нашим тылам. Полковые тылы пришлось оттянуть на значительное расстояние. Но, видимо, и у немцев было маловато сил, хотя бои возникали то в одном, то в другом месте, и все по инициативе немцев.
Кстати, передний край полка проходил там, где в 1918 году в боях Красной армии с беляками погиб легендарный Щорс.
Обстановка на фронте неуверенная, напряженная. Вечером разнесся слух, что комполка майор Лотарев попросил соседей справа и слева – 416-й и 385-й стрелковые полки нашей же дивизии – о том, чтобы они, если будут сниматься с позиций, поставили нас в известность.
Утром как обухом по голове: ночью соседи ушли, не предупредив, немец обошел полк. Забавно получается! Вот только забава может обернуться трагедией.
Майор Лотарев приказал батальонам и остаткам обоза сосредоточиться в соседнем лесочке, занять круговую оборону. Лесок, если постараться, образно выражаясь, переплюнуть можно, к тому же его на две половины перечеркивала дорога. В той и с другой стороны дорогу заминировали нашедшимися на одной из телег минами, право слово, случайными. Всех предупредили: отходить некуда, поэтому с занятого места не трогаться ни при каких обстоятельствах. Умирай, но лежи там, где лег. Вскоре стало предельно ясно, что немец обложил лес кругом, а мы в нем как медведи в берлоге: высунешься – охотник тут же ухлопает.
Накануне, в связи с холодами, выдали рукавицы, большие, теплые, из кроличьих шкурок разной расцветки. Но с коричневым, удивительно красивым мехом на отворотах, рукавиц не было ни у кого, кроме меня. В голове ни к селу, ни к городу мелькнуло: досада не в том, что убьют, обидно, что такие чудесные рукавицы достанутся какому-нибудь сопливому фрицу. Кое-кто, заприметив место, стал закапывать в землю документы, и прежде всего партбилеты. Нет, я свою кандидатскую карточку не зарою, даже если грозит плен.
Сосед соседу: «Дай закурить, может успокоюсь, а то дрожу – спасу нет».
«Дайте и мне успокоиться», – неожиданно попросил я.
Так я закурил первую в жизни папиросу. Затянулся, страшно не понравилось да и успокоения не наступило. Вторую и последнюю папиросу выкурил «для сугрева» в 1945 году на Одере. Не согрелся, только тошнота появилась.
Несколько раз фрицы пытались атаковать. Безуспешно! Появились три фашистских танка. Танки, а за ними пехота, видимо, хотели рассеять полк по дороге, но первый же танк подорвался на мине. В одном месте бойцы дрогнули, побежали, но положение быстро восстановили. Однако мы понимали всю отчаянность своего положения. Фронт отодвинулся далеко. Об этом можно было судить по постепенно удалявшейся стрельбе.
Поздним вечером комполка майор Лотарев принял решение спасти боевое знамя полка. Почетную и трудную задачу доверили выполнить начальнику строевой части Петру Майбороде. Знамя обернули вокруг его туловища, крепко обвязали тесьмой. Петр снова надел гимнастерку и шинель. Приказ четок: не нарваться на немцев, найти проход, во что бы то ни стало вынести знамя; пусть полк погибнет, но знамя должно жить. Майборода с тремя автоматчиками растворился в темноте.
Комполка по рации связался с командиром дивизии. Тот дал указание прорываться с боем на деревню Новаки, обещал в час прорыва для ориентира поджечь на окраине деревни дом. Еще обещал встречную поддержку. Лотарев предложил свой вариант, долго убеждал в его целесообразности, но комдив не согласился и предупредил комполка о личной ответственности за строжайшее выполнение приказа.
Но Лотарев поступил по-своему, решил выходить далеко в стороне от горящей маяком избы. Разведка показала, что немцы сосредоточились и плотно отсекали нас именно в том направлении, которое продиктовал комдив.
С вечера обмотали колеса повозок разодранными шинелями, чтобы не стучали о смерзшуюся землю. Проверили все, что скрипит, стучит и брякает, подтянули, укрепили, смазали. Всех предупредили о соблюдении полнейшей тишины, о недопустимости шаркать ногами, бряцать оружием, переговариваться, кашлять и курить. Установили, что прорываться будем параллельными колоннами побатальонно. Огонь разрешалось открывать лишь тогда, когда нас всерьез обнаружат немцы.
Колонну нашего батальона замыкали пять повозок для раненых. Ездовым строго наказал без моего разрешения ни при каких условиях не рвать вперед. Возле каждой повозки – по автоматчику. Санитары наготове.
«Если оставишь немцам хоть одного раненого или убитого, расстреляю. Подобрать всех. И смотри в оба!» – комбат Ларин непривычно строго бросал мне слова прямо в лицо.
Двинулись часа в два ночи. Пока все складывалось хорошо. Стоит кому-нибудь хрустнуть попавшейся под ноги веткой, как под носом провинившегося появляется с пяток выразительных кулаков идущих рядом товарищей. И огрызнуться нельзя.
Казалось, идем уже целую вечность. Где немцы? Где наши? Только далеко-далеко в стороне справа догорает изба. О чем сейчас думает комдив? О потере 524-го полка?
Выстрелы разорвали тишину неожиданно. Тут же загрохотало кругом. Колонна с шага перешла на бег. Ездовые подхлестнули коней. Вот первый раненый. Второй. Еще! Убитый. Опять раненый. Перевязывать некогда – на повозку.
Впрочем, вырвались из окружения благополучно. Потери тоже невелики.
Но полку пока не могли доверить встать в оборону: нет полкового знамени. А Майборода неизвестно где и неизвестно, жив ли. Если знамени не будет, полк подлежал расформированию. Мы ходили по деревне с опущенными головами. Казалось, каждый встречный смотрит на тебя как на отступника или чумного.
Через три дня рано утром появился Петр Николаевич Майборода. И он, и автоматчики – целехонькие. Но главное – знамя! Радостная весть тут же облетела полк. Мы воспрянули духом – и вскоре снова на переднем крае.
Из дневников Юрия Михайловича Головина