Глаз
Нравился Петру Ивановичу легкий мотоцикл «ковровец». Когда отстроил дом и немножко отдышался с деньгами, купил в рассрочку эдакую машину. Вся Волгарица училась на ней ездить, от мала до велика. И Колька, наследник, примащивался, хоть и был он от горшка два вершка.
В страду иной раз не выдерживают и люди, и железо. В самую горячую пору полетел шеек ворохоочистителя. У себя в кузне не получилось сделать. Оседлал своего «ковровца» Петр Иванович и погнал в мастерские. А там кузнец в запарке. Трясет на груди рубаху: не перенесу, мол, такого угару. А ты ведь, Петр Иванович, сам кузнец. Берись!
– Я понял, – рассказывает Арбузов, – надо горновой сваркой делать. Подсадить, утолщение наковать, а потом его сбить – вот и сварка получится. И все вышло так, как надумал. Скрепил шнек.
Торопился, конечно, хотел ведь к утру успеть. И вот из-за спешки, когда сбивал накованное, что-то в глазу резануло.
-Думаю, пустяки, проморгаюсь, – вспоминает Петр Иванович. – Да нет, мешает и мешает. Когда обратно ехал на мотоцикле, одной рукой за руль держался, а другой все хватался за глаз.
Домой заскочил бригадир, промыл глаз, а он все ноет, и слеза идет беспрерывно. Хуже, чем есть. Передал шнек ворохоочистителя, а сам в село Красное, тогда оно не Даровского, а Опаринского района было. Приехал – а там в больнице какие специалисты – тоже примочки да промывания. Глазу еще хуже. Поехал в Даровское, а там говорят: надо с помощью магнита железо вытаскивать, а такой установки нету.
– Повезли меня в Киров, – рассказывает Петр Иванович, – в глазное отделение. В очереди к окулисту все сидят со слезами да с перевязанными глазами, терпят, а у меня, видно, хуже всех, провести сразу. Попытку сделали вытащить железо, ан нет, упирается оно. Кое-как вытащили, да поздно, оно вред непоправимый уже сделало.
Выдали пижаму и тапочки, поселили в палате. Внимание, забота – а в глазу огонь.
– Спасти глаз, Петр Иванович, нельзя, – прямо сказала врачиха. – Операция неизбежна.
Когда после операции ощутил, что боль в глазу исчезла, с тоской понял: стал теперь однооким. Убрали вместе с непереносимой болью родимый глаз-страдалец, с которым вместе принял столько мук.
Ходил по коридору мрачный. Глаз оперированный завязан, а он-то знает, что его уже нет. Как он теперь, с одним-то оком?.. В деревне зрение требуется везде, во всех трудах: хоть бревно тесать, хоть трактор водить, хоть стог сена метать. Вдруг всплыла картина, как они с Аннушкой осенней ночью острожили щук на Волгарице. Тогда лучить рыбу не считалось зазорным. Аннушка бесшумно веслами гребет, а он на носу лодки, где горит факел – палка со смоляной куделей, всматривается в глубину. У остроги нитками обмотано жало, чтоб не булькало. Берега черные, страшноватые. Аннушка поохивает от жути и таинственности, он ей делает знаки рукой, куда грести. Вот она, щука. Спит в глубине, жабры раскинуты. Вроде небольшая, но это толща воды размер скрывает. Замах, удар – и вот уже огромная хищница белобрюхая бьется на дне лодки.
«Ой, ой, какое страшилище! – удивляется Аннушка. – Молодец, Петя! Вострые глазоньки! Поди с полпуда рыбина-то будет». И он опять встает назиготовку.
Вострые глазоньки… А как теперь-то? Уже, поди, и щуку острожить-лучить не сумеет?
Заговорил с ним в палате рыжий сосед с бельмом на глазу.
– Ну как, тяжело в лечении? – спросил игриво и тут же, оставив непринятую шутку, занудил, жалуясь, как плохо теперь жить: заработок мал, в магазинах того нет, этого мало.
Арбузов морщился. Не любил он таких зануд. Да и городу ли жаловаться. Пожил бы в их Волгарице. Ехать за товаром надо за сто верст. И не всегда нужное купишь.
– У тебя какая квартира? – спросил рыжего.
– Ну, трехкомнатная, – неохотно сказал тот.
– На четверых?
– Нет, на двоих с женой. Я девок сразу отселил. Поднял их и спровадил, хватит на отцовской шее прохлаждаться.
– А где ты жил, когда из деревни приехал? – допытывался Арбузов.
– Ну, в общаге. Досталось! Две семьи, простыней кровати отгораживали. Все на слуху… Потом с печным отоплением комнату дали. Тоже муки хватил. Дрова надо готовить, печку топить, гальюн чистить. Покою начальству не давал. На улучшение подписали.
– Сад и машина есть?
– Ну, есть… – не понимал бельмастый, к чему клонит Арбузов.
– Так удивительно мне, – сказал Петр Иванович, – с чего это тебе все плохо да нехорошо? Забыл ты плохое житье. Требуешь. А сам чего сделал?
– Ну, я такого наворочал. И глаз вот свой… А у тебя чего зубы прорезались? Ты с чего на меня? – петушком вскричал сосед.
– Про глаз брось, по неосторожности это – и ты, и я. А на жизнь жаловаться грех. Тепло и сыто живешь. Радуйся.
– Вот еще… идейный нашелся. Пропадаю-де, но не сдаюсь.
– Не пропаду и не сдамся, – спокойно сказал Петр Иванович и вышел из палаты.
Арбузов постоянно обращался мыслями к Волгарице, к Аннушке. Угораздило же его попасть в больницу в самую горячую пору! Как там в деревне дела, как Аннушка одна? Нет, хватит валяться, домой надо. И пошел к врачихе проситься на выписку. Та покачала головой:
– Не спешил бы, Петр Иванович.
– Надо, – хмуро ответил он.
Врач показала глазной протез?
– Подойдет? – Почти как мой, – оценил Арбузов мастерство изготовителей искусственного глаза. – Ставьте побыстрей, а то уж осень, а я все лежу.
Возвращался домой с какой-то боязнью. Страшился, что каждый встречный заметит пропажу на лице и жалеть станет. Только бы не заалели!
На переправе перевозчик Иван Устинович, простая душа, завидев Петра Ивановича, крикнул:
– А болтали, Петь, что ты без глазу. Оказывается, все на месте.
– На месте, куда он денется, – отозвался Петр Иванович.
По бору-беломошнику шел пешком, хотел успокоиться. Какая—то птица, поднявшись с верхушки сосны, помчалась вглубь леса, показывая светлое исподнее оперенье. «Рябчик, – с радостью узнал он. – Ничего, вижу».
Очерк Владимира Ситникова «Волгарица, Волгарица». Часть 1
Очерк Владимира Ситникова «Волгарица, Волгарица». Часть 2
Очерк Владимира Ситникова «Волгарица, Волгарица». Часть 3
Очерк Владимира Ситникова «Волгарица, Волгарица». Часть 4
Очерк Владимира Ситникова «Волгарица, Волгарица». Часть 5
Очерк Владимира Ситникова «Волгарица, Волгарица». Часть 6
Очерк Владимира Ситникова «Волгарица, Волгарица». Часть 7
Продолжение следует…
Фото Н. П. Бартева.
