Школа военных фельдшеров

В августе-сентябре 1941 года юношей-десятиклассников стали призывать для поступления в военные училища. В конце сентября был объявлен срочный набор в свердловскую школу военных фельдшеров: сегодня отобрать кандидатов, – завтра отправить в Свердловск. На этот раз РК ВЛКСМ дал согласие (я был секретарем комсомольской организации школы) на мой призыв в ряды Красной Армии.

В свердловской школе военных фельдшеров, учитывая обстановку и потребности фронта, нас учили по ускоренной программе – пять с половиной месяцев. Давали в основном лишь то, что может потребоваться там, где стреляют.

Мы узнали организационное строение армейской медицинской службы, усвоили, что раненых от батальонного медпункта (БМП) до санитарной роты полка и от санроты до медико-санитарного батальона (МСБ) дивизии доставляют «на себя», но не «от себя».

Потом, находясь в шкуре командира санвзвода стрелкового батальона и некоторое время командира санроты полка, я понял, что в школе рассказывали сладкие байки об эвакуации раненых: если раненых не отправить «от себя», то «на себя» их никто не возьмет, а это значит, что в критических ситуациях раненые окажутся у фашистов, чего никак нельзя допустить, за что могут и покарать, да еще как.

Нас учили делать всевозможные перевязки, накладывать жгуты и шины. Оказалось, что есть целая наука о перевязках со звучным названием – дестургия. Казалось, что на человеке нет мест, на которые мы не пробовали надежно и красиво наложить бинты, шины Эсмарха и Дитерихса. Восхитила перевязка, называемая «шапкой Гиппократа».

Фронтовая действительность и здесь убедила, что педагоги и учебники далеко не все предусмотрели. На Дону от разрыва своей же неудачно кинутой, да еще не на противника, противотанковой гранаты одного сержанта так изрешетило, что о перевязке не могло быть речи, оставалось снять с него одежду и туго завернуть в простыни (хорошо, что дело происходило не на переднем крае). А когда в Польше солдату разорвало промежность, то единственное решение в полевых условиях подсказала догадка: покрепче стянуть ноги телефонным шнуром и поскорее отправить солдата в тыл, «пока из него не вытекла вся кровь».

В школе рассказывали о главных болезнях, лекарствах, в учебной программе были и терапия, и хирургия, и инфекционные болезни, и фармакология, пробовали научить аускультации, перкуссии, пальпации. В документе, выданном по окончании, значилось, что нам присваиваются «все права фельдшера наравне с окончившими учебные заведения Наркомата здравоохранения Союза ССР». Жаль, что в 1943 году я потерял этот выдающийся документ. «Наравне» мы явно недотягивали.

Прав у нас действительно было хоть отбавляй, а вот для обязанностей знаний не хватало.

Как-то в только что освобожденном от немцев населенном пункте меня разбудили глубокой ночью и попросили принять роды. Ни в лекциях я не слышал, ни на практике, ни на картинках не видывал решительно ничего о родах, о том, как они происходят, откуда появляется ребенок, а если появляется, то как в таких случаях поступают. Пришлось отказаться от участия в рождении нового человека.

При всех недостатках нас учили в военной школе настойчиво и много. Учебы шла с утра до позднейшего вечера. Лекции, практические занятия, посещение свердловских клиник, самоподготовка по учебникам и, кроме того, стрельба в тире (стрелял я метко), строевая подготовка (была по душе) не оставляли никакого времени для отдыха. Увольнительные в город исключались.

Дважды выезжали в Уральские горы на занятия по военной тактике, совмещенной с тактикой санитарной. Военная тактика – ладно: лежишь или бежишь, от тебя одного зависит, как согреться. А вот санитарная тактика! Если посредник выберет тебя «раненым», бери в руки жетон и падай в снег, жди, когда подползет санитар. А на жетоне, скажем, значится: «Ранение верхней трети правого бедра с переломом кости и нарушением мягких тканей». Ни слова не говоря, товарищ, исполняющий обязанности санитара, спускает с тебя галифе, не торопясь, накладывает жгут, делает перевязку, приспосабливает металлическую шину – и все это на морозе. Умоляешь поворачиваться побыстрее, а он не торопится, потому что ему важно получить за свой труд хорошую отметку от посредника.

Не лучше доля и у санитара. В неуклюжих рукавицах перевязку не сделаешь, не наложишь ни жгута, ни шины. Но что не делает молодость! Хоть бы кто-нибудь обморозился…

Срок нашего обучения в школе сократили, этого требовала обстановка на фронте. В марте мы уже сдавали экзамены.

15 марта на торжественном собрании зачитали приказ по Уральскому военному округу о присвоении воинских званий. Мне присвоили звание военного фельдшера, что давало основание иметь по два квадратика («кубаря») в петлицах.

17 марта мы отправились по воинским частям. Мой путь лежал в Новосибирск, в распоряжение штаба Сибирского военного округа. В штабе дивизии местом службы мне определили 524 стрелковый полк.