Мы на Сандомирском плацдарме.
На 12 января назначено генеральное наступление. Накануне я побывал в тылах полка. Пока ехал вперед – обратно, не переставал удивляться: куда ни глянь, от самого переднего края и дальше стояли замаскированные танки, самоходки, «катюши», орудия, пушки, минометы, в том числе такие, каких до сих пор и видывать-то не доводилось. О таком количестве техники и подумать не мог. Вот бы под Сталинградом такое!
Наш батальон получил приказ утром до начала общего наступления, после небольшой артподготовки, прорвать на своем участке оборону немцев с таким расчетом, чтобы в проделанную брешь ворвались основные силы. Брешь предстояло пробить до 10 утра. На 10 часов назначена основная артподготовка, рассчитанная, как нам сказали, на полтора часа.
Артподготовка батальону почти ничего не дала. Немец стоял намертво. Роты залегли под страшным встречным огнем фрицев. Комбат Коля Ларин матерился, послал в роты штабных офицеров. Что-то подалось, но и время неумолимо приближалось в десяти. Наконец одна из рот выбросила немцев из первой линии окопов. Вторая рота ворвалась в окопы и ведет там бой. Надо докладывать на КП полка, чтобы основную артподготовку не вздумали вести по немецким траншеям на нашем участке. Но связи нет, где-то на линии обрыв. По поводу побежал связист. Через сто метров осколок шального снаряда сразил его. То же произошло со вторым связистом.
Комбат приказал бежать по линии связи мне. Я бросился вперед с одной мыслью – успеть, чтобы шквал огня не обрушился на наши роты. Сто метров – провод цел, двести – цел. Где же обрыв? Еще десяток шагов, и я взвыл от боли: неудачно подвернулась нога. И в этот момент…
Такой ошеломляюще величественной красоты еще не доводилось видеть. Содрогнулась земля. В утреннем тумане скрипели «катюши», ухали орудия, минометы. Лавина огня летела отовсюду, рядом, издали, даже откуда-то из-за горных складок по ту сторону Вислы.
Восхищение скоро сменилось тревогой. Что там с нашими? Их же сотрут в порошок. Я приковылял к комбату. Время тянулось медленно. Думаешь, по крайней мере полчаса прошло, а глянешь на часы – стрелки едва отсчитали минут десять. Минуло полтора часа, а артиллерийская подготовка продолжалась.
Забегая вперед, скажу, что командиры рот оказались молодцами. Зная данные артиллерийской разведки, время артподготовки, они в последнюю минуту рывком вывели роты в мертвую зону, не предназначенную для страшного нашего огня.
Как потом писали, утром 12 января, после разведки боем, тысячи орудий и минометов 1-го Украинского фронта открыли ураганный огонь по укреплениями врага. Около двух часов длился артиллерийский обстрел. С неба хлопьями валил снег, видимость была малой, авиация действовать не могла. Но артиллеристов это не смущало. Ведь на каждом километре фронта по противнику вели огонь 250 и даже 300 орудий и минометов. Шквал артиллерийского огня нанес врагу огромный урон. Пленный офицер одного из немецких полков показал: «Солдаты и офицеры нашей армии потеряли полностью всякое самообладание и, самовольно покидая позиции, уходили в глубь обороны».
Перешедшие в наступление пехота и танки за первые два часа продвинулись до восьми километров.
Запомнился немец, сидящий на пне. Он был оглушен произошедшим, был не способен что-либо понимать, лишь не переставая бормотал: «Руссише швайн» (русские свиньи). Немец был нам не нужен, мы шли мимо него, смеясь над заслуженным его безумием.
Немецкая оборона на Висле рухнула. Остатки разгромленных соединений противника под ударами советских войск откатывались на запад. Советская армия стремительно двигалась к фашистскому рейху.
В наших войсках царило необычайное воодушевление. Лозунги: «Вперед, в Германию!», «К Берлину!» – звали к подвигу. Один рубеж немцев падал за другим.
Из дневников Юрия Михайловича Головнина
