Пестерь. Часть 4

Пришло время, когда пестерь узнал своё происхождение – из чего он сделан. Это знание пришло так же случайно, как и все остальные.

В один из весенних дней Андрей Тимофеевич положил в него нож и топор в чехлах, пошёл в дальний лес, не в тот, где они обычно собирали грибы и ягоды. Сначала шли под гору, показалась мельница. Справа виднелась широкая сине-серая равнина воды, играющая бликами солнца – мельничный пруд; стояло здание мельницы. Слева извивалась, выделяясь синью на свежей зелени весенней травы, прерывистая лента реки, теряясь в дальних лугах. Около мельницы приютилась помольня – небольшой домик, где жил мельник и проводили время приезжающие помольщики. На площадке расположились телеги с привязанными конями: лошади жевали сено, некоторые, привыкшие к мужикам с белыми мешками на спине, с любопытством уставились на золотистый тимофеев горб. Где-то внизу шумела вода, мельница подрагивала: в ней глухо гудели передаточные колеса с жерновами. Подойдя к группе помольцев, Тимофеич остановился, поздоровался за руку с низеньким аккуратным мужичком с круглым веселым лицом и спросил:

“Прасковья-то здорова ли?”

Пестерь помнил, что речь идет о дочери мастера. Прасковья – Параня, третья дочь Тимофеича, засиделась в девках Внешне она была похожей на отца: высокая, худощавая с суховатым удлиненным лицом. Характер не отцовский: тихая, рассудительная, считающая себя невезучей – еще бы, почти тридцать лет, а ни одного жениха. Безответно-работящая, первая помощница матери по домашнему хозяйству. Время, когда она была девушкой на выданье, будто взбесилось: голодная разруха после гражданской войны, потом коллективизация – шумная, с женским плачем, разборками с «кулаками». Какие тут свадьбы-женитьбы? А при спокойной жизни на их лесной хутор, отстоящий от тракта в трех-четырех километрах, не обозначенный хотя бы проезжей дорогой к нему, вряд ли кому придет в голову свернуть. Да и по тракту-то кому ходить-ездить: во-первых, сельсовет крайний, а тракт, когда-то прорубленный для узкоколейки, оказался ненужным. Проезжим и проходимым он становится только холодною зимой и жаркой порой лета. Постоянно шустрит или ездит верхом по обочине просторного тракта почти одна лишь почта в лице племянницы Прасковьи Серафимы. Если сухо и нет срочности для председателя сельсовета, то она иногда пройдет этой тропинкой, чтобы посидеть немного в своем родном хуторе. Теперь хутор обезлюдел: всех перевезли в укрупненные колхозные деревни, некоторых – в кулацкие дома. Дома, кроме нового дедова, стояли. Дедов дом увезли, вроде под контору.

Два года тому назад у Петра умерла жена, оставив его с тремя детьми. Петр погоревал и стал искать невесту. Будучи председателем колхоза, он бывал в сельсовете. Больше лялякал с секретарем Василием, чем с председателем, потому как был немного старше Василия. Петр знал, что у Василия несколько сестер, и как-то они договорились встретиться у Тимофеича дома. Андрей увидел, что годится ему только Параня, хотя он был бы не прочь взять более молодую. Но знал, что в таких семьях всё делается по порядку: пока не выдана старшая, младшей ходу нет. Да и младшая была еще несовершеннолетней: зачем ей идти за вдовца с приплодом?

Прошло немного времени – сыграли свадьбу с деревенским пивом, плясками под гармонь. Сейчас, разговаривая с тестем, Петр увидел, как у того шевельнулись в ухмылке усы, и немного подзатух. Ему показалось, что Тимофеич вспомнил шумное поведение Петра на свадьбе, когда он, опорожняя тарелку от печенья, с веселым гиком пулял его в куть избы, где обычно стояла любопытная толпа девок и баб, не участвующих в официальном торжестве.