«Немыслимо провести границу там,
где кончаются предчувствия
и начинается подлинная любовь».
Александр Грин.
«Листаю метрические книги – листаю человеческие судьбы. Зачем мне все это?» – спрашивал сам себя кировский краевед Владимир Александрович Любимов, изучавший родословную Александра Грина. И вновь продолжал эту кропотливую работу, чтобы выяснить, какие отблески оставила Вятская земля в сиянии Алых парусов? Алые паруса – будущее будущего Александра Грина. А мы возвращаемся в настоящее. Первым отыскал метрическую запись о рождении Александра Степановича Гриневского кировский краевед, член Союза писателей, заслуженный работник культуры РФ, один из организаторов создания музея Александра Грина в Кирове Александр Васильевич Рева. Он и стал первым директором этого музея. Из записи выяснилось, что крестным отцом А. Грина был Лев Онуфриев Миштовт – дворянин и опять же товарищ Гриневского по ссылке. Миштовт жил в Слободском, вел торговлю вином, арендовал, а потом и откупил у мещанки Е.Н.Вычугжаниной её старый дом на Шестаковской улице, значит, имел возможность приютить в этом доме семью Гриневских.
Это утверждение противоречило устоявшемуся мнению, что Гриневские квартировали в деревянном доме №125 на улице Советской, в котором размещалась контора пивзавода И. В. .Александрова. И будто бы именно этот дом был местом рождения будущего писателя. Якобы Степан Евсеевич работал на этом предприятии, и здесь ему выделили жилье. На нем даже была открыта мемориальная доска с барельефом Александра Грина. К сожалению, этот дом-памятник в 1993 году сгорел. Местный историк Евгений Харин отринул эту версию и разыскал два ветхих дома на улице Гоголя, где, якобы, и снимали себе угол Гриневские. В Слободском новорожденный Саша Гриневский прожил всего пять месяцев.
Мы продолжаем наше расследование вместе с кировским краеведом Александром Васильевичем Ревой. Он называет уже знакомый нам дом на Шестаковской улице, выкупленный Миштовтом у мещанки Е.Н.Вычугжаниной. Ещё до 1917 года эту улицу переименовали в улицу Гоголя. Евгений Харин подтверждает: на улице Гоголя – Шестаковской такие здания были – дом №№32 и 33. На одном из них висела табличка «Построен в 1870 году». Каждому из них, как утверждают старожилы, было гораздо больше 100 лет, и в каждом их них проживало по 10 семей.. Один дом стоял на углу нынешней улицы Грина – парадном въезде в Слободской. Его и посчитали кандидатом для места рождения писателя. Правда, этот дом был снесён в середине 80-х, но сохранилась фотография, которую и предъявляют экскурсантам. Так и остается открытым вопрос: в каком доме родился будущий писатель Александр Грин? Достоверно одно, что крестили Сашу, как мы уже говорили выше, в Никольском соборе города Слободского, о чем свидетельствует мемориальная доска на стене храма. Судя по старой фотографии, в ту пору здание Никольского собора было красивейшим в городе. Мы задавались вопросом: почему отец будущего писателя Степан Евсеевич выбрал для крещения сына именно этот храм? И вот ответ на этот вопрос: ссыльных поляков, среди которых были и зажиточные граждане города Слободского, причислили к Никольскому приходу, куда входила, в основном, городская знать.
Ни о какой квартире при конторе пивзавода И.В.Александрова не может быть и речи, потому что, согласно отведенного на рождение сына времени, Степан Евсеевич Гриневский исправно служил в земстве и только на время родов жены покидал Вятку. Этот срок высчитать не трудно. 16 мая 1880 года Гриневские прибыли в Слободской, 11 августа 1880 года родился сын Александр. А через пять месяцев после его рождения семья снова вернулась в Вятку. Значит, в Слободском она пробыла всего семь месяцев. И скорее всего в это время Степан Евсеевич, отбыв рядом с женой отпуск, продолжал исправно трудиться на прежнем месте работы. Это подтверждает информация о том, что губернское земство ещё в 1903 году отметило тридцатилетие безупречной службы Степана Евсеевича Гриневского и, как награду юбиляру, преподнесло две дюжины серебряных ложек, на каждой из которых была выгравирована монограмма юбиляра и дата юбилея: 12 июля 1903 года.
Я в школе учился читать и писать.
Но детские годы ушли.
И стал я железной мотыгой стучать
В холодное сердце земли.
Уныло идут за годами года.
Я медленно с ними бреду,
Сгибаясь под тяжестью жизни – туда,
Откуда назад не приду.
Несмотря на превратности судьбы, свои литературные и политические пристрастия, Грин пронес в своем сердце веру Божию, которой его святили в Никольском соборе Слободского, через всю жизнь. Он был глубоко верующим человеком. В 1930 году редакция журнала «Безбожник» поручила писателю Юрию Домбровскому взять интервью у Грина. Александр Степанович ответил: «Вот что, молодой человек, я верю в Бога». Домбровский вспоминает о том, как он смешался и стал извиняться, на что Грин добродушно сказал: «Ну вот, это-то зачем? Лучше извинитесь перед собой за то, что вы неверующий. Хотя это пройдет, конечно. Скоро пройдет». За два дня до смерти Грин попросил, чтобы к нему пришел священник. В последнем письме к жене он говорил: «Он предложил мне забыть все злые чувства и в душе примириться с теми, кого я считаю своими врагами. Я понял, Нинуша, о ком он говорит, и ответил, что нет у меня зла и ненависти ни к одному человеку на свете, я понимаю людей и не обижаюсь на них. Грехов же в моей жизни много, и самый тяжкий из них – распутство, и я прошу Бога отпустить его мне».
Звучат, гудят колокола,
И мощно грозное их пенье…
Гудят, зовут колокола
На светлый праздник возрожденья!
Писатель Алексей Варламов в своей книге «Александр Грин» (ЖЗЛ, 2005) пишет: «Он родился в один год с Андреем Белым и Александром Блоком, умер в одно лето с Максимилианом Волошиным. В сущности – чистые временные рамки Серебряного века, все были дети страшных лет России, ещё не знавшие, что самое страшное ждет Россию впереди. Но даже в пестрой картине литературной жизни той поры Грин стоит особняком, вне литературных направлений, течений, групп, кружков, цехов, манифестов, и само существование в русской литературе кажется чем-то очень необычным, фантастическим, как сама его личность. И в то же время очень значительным, необходимым, даже неизбежным, так что представить большую литературу без его имени невозможно».
Его дополняет советский писатель, поэт, драматург, журналист Юрий Карлович Олеша: «Грин для многих из современных наших писателей был школой во многих отношениях. Для меня лично Грин – один из любимейших мастеров – мастер удивительный, в своем роде единственный в русской литературе… Качество, высокое качество, поэзия, исключительная выдумка, вера в силу человеческих возможностей – вот свойства Грина».
Я в книгах о славе героев узнал,
О львиных, бесстрашных сердцах;
Их гордые души – прозрачный кристалл,
Их кудри – в блестящих венцах.
Но грязных морщин вековая печать
Растет и грубеет в пыли…
Я буду железной мотыгой стучать
В холодное сердце земли.
Биография Грина – беспощадный приговор дореволюционному строю человеческих отношений. Старая Россия наградила Грина жестоко – она отняла у него ещё с детских лет любовь к действительности. Окружающее было страшным, жизнь – невыносимой. Она была похожа на дикий самосуд. И этот дикий самосуд начался для него ещё в годы учебы в Вятке. «Чтобы понять это, – говорит Грин в своей автобиографии, – надо знать провинциальный быт того времени, быт глухого городка. Лучше всего передает эту обстановку напряженной мнительности, ложного самолюбия и стыда рассказ Чехова «Моя жизнь». Когда я читал этот рассказ, я как бы полностью читал о Вятке». Грин выжил, но недоверие к действительности осталось у него на всю жизнь. Он всегда пытался уйти от неё, считая, что лучше жить неуловимыми снами, чем «дрянью и мусором» каждого дня. Грин прожил тяжелую жизнь. Все в ней, как нарочно, сложилось так, чтобы сделать из Грина преступника или злого обывателя. Было непонятно, как этот угрюмый человек, не запятнав, пронес через мучительное существование дар могучего воображения, чистоту чувств и застенчивую улыбку.
Критик Марк Александрович Щеглов в статье «Корабли Александра Грина» замечает: «Во многих гриновских рассказах поставлен в разных вариациях один и тот же психологический опыт – столкновение романтической, полной таинственных симптомов души человека, способного мечтать и томиться, и ограниченности, даже пошлости людей каждого дня, всем довольных и во всем у притерпевшихся… Романтика в творчестве Грина по существу своему должна быть воспринята не как «уход от жизни», но как приход к ней – со всем очарованием и волнением веры в добро и красоту людей, в отсвет иной жизни на берегах безмятежных морей, где ходят отрадно стройные корабли…». Грин писал: «Я стою, как в цветах и волнах, а над головой птичья стая. Если есть сейчас подлинно счастливый человек, то это я самый и есть». Так он жил, так он мечтал, так он думал, так он писал.
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 1
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 2
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 3
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 4
Николай Шкаредный, продолжение следует.
