«Есть предел впечатлениям,
и усилиям. Есть вещи, сила
которых в их содержании».
Александр Грин
И сегодня идут дискуссии: где у Грина зародилась идея «Алых парусов»? Кто-то склонен приписать как побуждающий фактор пребывание в Одессе, другие ставят в основу Петербург, третьи пробуют доказать, что все это произошло в ссыльном Архангельске. Эта дискуссия не утихает и сегодня. Мы к ней ещё вернемся, так как сам Александр Степанович в своих записях-черновиках не обозначил, что побудило его пустить по миру «Алые паруса» светлой мечты и огромной человеческой радости. Иначе было с романом «Бегущая по волнам».
Идея произведения родилась в голове писателя спонтанно. Александр Степанович увидел в витрине с игрушками лодочку с белыми парусами. «Эта игрушка мне что-то сказала, но я не знал – что, тогда я прикинул, не скажет ли больше парус красного, а лучше того – алого цвета, потому что в алом есть яркое ликование. Ликование означает знание, почему радуешься. И вот, развертывая из этого, беря волны и корабль с алыми парусами, я увидел цель его бытия». Так описывал писатель свои воспоминания в черновиках к «Бегущей по волнам». Творчество – творчеством, но жить вне общества, жить оторванным от реальности – сложно. Кто-то, замкнувшись в своем мирке, как в чулане, мог спокойно пересидеть происходящие события. Кто-то, но не Грин. Из-за постоянных конфликтов с властями Александр Степанович переехал в Финляндию. Но этот период жизни писателя-романтика до сих пор глубоко не изучен.
Если отметить на карте Петербурга адреса, так или иначе связанные с писателем-романтиком, можно найти новую страну – забытую, затерянную во времени Северную Гринландию. Простирается она от Гавани на Васильевском острове до станции Токсово и Заходское. Первый и последний пункты, связанные с революционными событиями: в Гавани в декабре 1905 года Гриневский выступал перед рабочими с агитацией, а из Заходского, которое в то время называлось Лоунатйоки, он шел «пешком в революцию» в феврале 1917-го года. Пришла революция. Ею было поколеблено многое, что угнетало Грина: звериный строй прошлых человеческих отношений, эксплуатация, отщепенство, – все, что заставляло Грина бежать от жизни в область сновидений и книг в область выдумки и фантазии. Грин искренне радовался её приходу, но прекрасные дали нового будущего, вызванного к жизни революцией, были ещё неясно видны, а Грин принадлежал к людям, страдающим вечным нетерпением.
За рекой в румяном свете
Разгорается костер.
В красном бархатном колете
Рыцарь едет из-за гор.
Ржет пугливо конь багряный,
Алым заревом облит.
Тихо едет рыцарь рдяный,
Поднимая красный щит.
И заря лицом блестящим
Спорит – алостью луча –
С молчаливым и изящным
Острием его меча.
Но плаща изгибом черным
Заметая белый день,
Стелет он крылом узорным
Набегающую тень.
Революция пришла не в праздничном уборе, а как запыленный боец, как хирург. Она вспахала тысячелетние пласты затхлого быта. Светлое будущее казалось Грину очень далеким, а он хотел осязать его сейчас, немедленно, Он хотел дышать чистым воздухом будущих городов, шумных от листвы и детского смеха, входить в дома людей будущего, участвовать вместе с ними в заманчивых экспедициях, жить рядом с ними осмысленной и веселой жизнью. Если бы социалистический строй расцвел, как в сказке, за одну ночь, то Грин пришел бы в восторг. Но ждать он не умел и не хотел. Ожидание нагнетало на него скуку и разрушало поэтический строй его ощущений. Может быть, в этом и заключалась причина малопонятной для нас отчужденности Грина от времени. Недоверие к действительности осталось у него на всю жизнь. Он всегда пытался уйти от неё, считая, что лучше жить неуловимыми снами, чем «дрянью и мусором» каждого дня. Но, читая Грина, с этим трудно согласиться…
В те суровые дни он сошелся с дочкой композитора Генсиорского – Марией Владиславовной Долидзе. Не исключено, что знакомство Александра Грина с бывшей женой (первым её мужем был антрепренер) состоялось не без участия Куприна. Ксения Александровна Куприна вспоминает, как весело они гостили в Тифлисе в доме Генсиорского, приходящегося тестем Федора Евсеевича Долидзе. Было это в сентябре 1916-го. Генсиорский пообещал положить на музыку стихотворный экспромт, который Куприн написал Софье Евсеевне Долидзе:
Ты недоступна и горда,
Тебе любви моей не надо.
Зачем же говорит мне: «Да!»
И яркость губ, и томность взгляда.
Но ты замедлила ответ.
Ещё минута колебанья…
И упоительное «Нет!»
Потонет в пламени лобзанья.
Но в бурлящие, как горный водоворот, революционные дни Грину было не до романтических фантазий и любовных экспромтов. Хотя и они не обошли его стороной. Александр Степанович опять был вынужден переключиться на суровую прозу жизни, констатируя, что после прихода к власти большевиков, провозгласивших лозунг: «Хлеб – голодным!», – все идет, как встарь, прежним чередом, если не хуже – голодные воруют хлеб, а сытые охраняют его с оружием в руках. «Вещи изменили смысл, а люди потеряли его», – горько заключает он в зарисовке «Колосья», опубликованной в московской газете «Честное слово». При этом Грин категорически отказывается от предложения написать статью об ударниках советского труда на заводе под предлогом, что его «тошнит от техники».
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 1
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 2
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 3
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 4
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 5
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 6
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 7
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 8
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 9
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 10
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 11
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 12
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 13
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 14
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 15
ОТКРЫВАЕМ ГРИНА – 16
Николай Шкаредный, продолжение следует.
