Моя осмысленная, запомнившаяся жизнь, можно сказать, началась с 1917 года в городе Петрограде, где проживала наша семья, состоящая из отца, матери, брага, меня и сестры.
Отец работал квалифицированным токарем на Путиловском машиностроительном заводе и обеспечивал материально всю семью. Мать была домохозяйкой, брат Саша учился в школе, а я с сестрой Олей, под наблюдением мамы, учились дома писать и читать, а в свободное время играли в детские игры и гуляли во дворе дома. Иногда бегали через тихую улицу в палатку пожилого человека и покупали там дешевые конфеты на деньги, которые давала нам мама за хорошую учебу.
Наша семья арендовала 3-х комнатную квартиру на втором этаже небольшого двухэтажного дома, хозяин которого имел в полуподвальном помещении небольшую хлебопекарню и магазинчик на первом этаже по продаже свежего хлеба.
Мне запомнился на всю жизнь изумительный аромат свежеиспеченного хлеба, распространявшийся вокруг дома.
В квартире была недорогая, но приличная мебель, хотя стулья и кресла были легкими и плетеными, такую хотели отец и мать.
Отец был любитель – фотограф, имел хороший фотоаппарат и в одной из комнат темную кабинку из досок для проявления и печатанья фотоснимков.
Отец и мама любили в воскресные дни с нами, с детьми, ездить на природу, посещать знаменитые петербургские парки, сады и отец с удовольствием все это фотографировал. У нас было много фотонегативов на стекле, но с переездами они попортились и потерялись. Последние негативы исчезли в Москве, после того, как мы с Ниной эвакуировались в Казань в начале войны в 1941 году Фото, очевидно, погубили дети наших соседей – Хардиных, которые никуда не уехали, а хозяйничали в нашей квартире, хотя она была под замком, а ключи были у Нининой мамы в Немчиновке. Даже пропала урна с прахом папы, которую мы не сумели замуровать в стену на кладбище крематория Донского монастыря, так как стена была еще не готова.
Это у меня получилось отступлением от основного повествования, и поэтому возвращаюсь к прерванной мысли.
Зарплата отца на заводе была приличной и обеспечивала нашей семье возможность прилично одеваться и иметь хорошее нормальное питание.
Отец был довольно интересным мужчиной, имел усы и широкую бороду и следил за своей внешностью. Помню, он имел хороший макинтош и носил при-личные костюмы. По воскресным, по праздничным дням носил шляпу и, в придачу к этому, имел, как украшение, плетеную гибкую металлическую трость с собачьей головой вместо ручки. Я до сих пор восхищаюсь специалистом, искусным мастером, изготовившим эту трость, у которой верхняя часть была в виде полированного шестигранника, а нижняя половина была сплетена из трех конусообразных прутиков, образованных из шестигранников, на конце тонкого сплетения была приварена утолщенная упорная пуговка. Плетеная конструкция трости придавала ей хорошую гибкость. Эта трость, как реликвия семьи, ездила с нами при всех переездах на новое место жительства, и куда она делась – не знаю.
Мама в молодости тоже была интересной женщиной, как и отец, со вкусом одевалась, носила модные шляпки и выглядела приличной дамой рядом с отцом и даже в окружении нас, детей, выглядела интересной.
Для нас, детей, жизнь шла однообразно, по заведенному порядку. Но я иногда слышал разговоры родителей о каких-то выступлениях рабочих, о забастовках рабочих, и даже отец участвовал в таких забастовках.
Наконец в городе наступили такие дни, когда массы людей собирались какими-то организаторами на улицах и площадях, на митинги и манифестации.
Мы жили в тихом переулке, перпендикулярно подходившей какой-то большой улице, где двигалось много разного транспорта и пешеходов, где бурлила бурная городская жизнь. До этой большой улицы (названия не помню) было от нашего дома около одного километра
Однажды, выйдя на улицу, мы увидели, как на большой улице из дома, со второго этажа, через окна выбрасывались связки каких-то документов, а внизу другие люди их сжигали на кострах. Оказалось, как говорили родители, да и брат Саша, который много времени крутился со своими друзьями в гуще этих бурных событий, что взбунтовавшиеся рабочие, служащие и городские жители громили полицейский участок и уничтожали документы этого ненавистного заведения. Возмущение простых бедных людей, рабочих и других угнетенных трудящихся ежедневно усиливалось, появились случаи избиения городовых, дежуривших почти на каждой улице, в том числе и на нашем переулке. После таких событий на нашем переулке дежурного городового не стало. Начались погромы отдельных торговых палаток и магазинов, где хозяевами были нечестные люди, завышали цены, торговали неходовыми, некачественными товарами. К сожалению, в этой стихийной борьбе иногда несправедливо страдали и честные люди. В том числе пострадал пожилой человек, хозяин палатки, куда мы с сестрой бегали за конфетами. Однажды утром, придя к этой палатке, мы увидели результат дикого погрома – все было уничтожено или унесено, только под потолком висела керосиновая лампа с разбитым стеклом. Нам стало очень жалко этого хорошего старичка, который и жил за счет этой палатки.
Революционные события февральской революции в городе Петрограде бурно развивались, в городе начались в отдельных местах вооруженные выступления, о которых дома говорили отец и брат Саша, который с друзьями умудрялся бывать во всех ближайших очагах революционных событий, пренебрегая опасностью для жизни.
Неприятное происшествие произошло и около нашего дома, перевернувшее кардинально нашу жизнь. Как-то в начале февраля 1917 года, в одну из ночей, около нашего дома вспыхнула какая-то вооруженная стычка между вооруженными людьми. При перестрелке одна из пуль попала в парадную дверь на первом этаже нашего дома и разбила красивое стекло. От продолжающейся стрельбы около дома мы перепугались и всю ночь не спали Утром мама объявила отцу, что она не может рисковать жизнью детей и считает необходимым ей с нами уехать на хутор, к дедушке у станции Опарино Вологодской губернии, где есть все условия для нормальной, спокойной жизни, тем более, что дед все время приглашал нас приехать жить к нему.
Это предложение мамы было одобрено отцом, и они начали срочно собирать нас к отъезду. Отец поехал на вокзал, купил железнодорожные билеты до станции Опарино и дал телеграмму своей сестре, которая жила с мужем тоже на хуторе, рядом с дедом. Отъезд был запланирован через три дня. В два чемодана были упакованы необходимые легкие вещи, а вещи потяжелее – в несколько чемоданов, которые решили отправить багажом
Так как Саша продолжал учиться в школе и он был уже 12-ти летним парнем, его решили оставить с отцом до окончания учебы, а потом он сам приедет к нам на хутор.
В первых числах февраля (дату не помню) отец и Саша отвезли нас на извозчике на Казанский вокзал, сдали вещи в багаж и посадили нас в поезд. Перед отходом поезда тепло распрощались и мы отправились в дальнее путешествие.
Через двое суток, с пересадкой в Кирове (Вятка), мы утром доехали до станции Опарино, где нас встретили и на двух санных упряжках увезли на хутор к деду. Мне запомнилась на всю жизнь прекрасная зимняя дорога через мощный лесной массив, изрезанный глубокими оврагами.
Нам с Олей было очень интересно и приятно сидеть в санях, опершись на спинку, наблюдать и ощущать, как сани плывут по извилистой лесной дороге, то спускаясь в овраг, то поднимаясь из него, имитируя качание на качелях.
Продолжение следует…
“… и дал телеграмму своей сестре, которая жила с мужем тоже на хуторе, рядом с дедом.” Интересно, как сейчас доставят телеграмму в отдалённую деревню?