В дымке далекого детства возникла плохо освещенная изба, он – десятилетний Витя – долгие недели лежит на лавке у щелястой стены в лихорадке. Лихорадка означает не болезнь, а попытку этим словом определить сейчас тогдашнее его состояние.
В условиях, где фельдшер на два десятка деревушек в 5 – 10 дворов, разбросанных по серпантину двух речек на куске тайги в полтысячи квадратных километров, никто не знал, чем он болел. Часто впадал в высокотемпературную беспамятность с галлюцинациями; очнувшись от боли, тупо смотрел в темный потолок, стонал, когда она накатывала снова, поуспокоившись – засыпал. Иногда перед ним вставало озабоченное лицо мамы. Хорошо помнит: уходя в небытие, то ли из- за страха, то ли из – за детского эгоизма, он очень не хотел уходить один.
Иногда видел жилистые руки бабушки, которая приходила из своей деревни, садилась возле и улещала: «Витя, поешь пряничка- то». Вот он наяву, этот пряник – квадратик печенья, исколотый мелкими дырочками, который и сейчас бы он съел с удовольствием, а во время болезни вместо желания поесть в нём поднимался тошнотный позыв, заставлявший отклонить голову, отвернуться, но слабость не давала уйти от раздражителя. Горячка с видениями был, может, с неделю, другую; потом он долго освобождался от слабости, вытянувшей жизненные соки.
Как-то утром проснувшись и поев из маминых рук, он решил встать: приподнялся и спустил ноги. В голове у него всё поплыло, завихрилось, и он завалился в своё логово. Пока научился сидеть – прошло ещё несколько дней. Наконец он начал ходить по избе, опираясь на стол, подоконники. Удивляло, что в окно видна травяная зелень, солнечный свет. Когда он заболел, ещё кое-где лежал снег; из темно-бурой земли не проклюнулась трава, деревья и кусты топорщили голые безжизненные ветви.
И вот Витя осмелился выйти из избы. Он прошел крытый темный двор, вышел из калитки между хлевом и амбаром, в огород. Полдень летнего дня играл солнцем. От яркого света глаза непроизвольно закрылись – остановился. Попривыкнув, глядя через смеженные веки, нетвердыми шагами по изумрудному шелку молодой травы прошёл на середину огорода и лёг под березой. Он видел и слушал тихо шепчущиеся листья на фоне сине-голубой бездны. Его детская душа, не обезображенная шрамами житейских колдобин, распахнулась перед безбрежно – небесным чувством гармонии и красоты.
Кроме видимого, ещё что-то витало в прозрачном, напоенном запахами лета, воздухе: оно наполняло Витю незнакомым чувством умиротворенности и единения с природой. Медленно плывущие кисейные ватки облачков уносили страхи – волнения прошедшей болезни, чуть струящийся теплый ветерок ласкал и навевал будущее. Природа входила в него благой вестью, наполняя неизъяснимым блаженством. Наверное, это и был тот душевный подъем, который принято называть счастьем.
Продолжение следует…
