Михаил Жемчугов
Четырех сыновей подняли Михаил Алексеевич и Тамара Лаврентьевна. Да так уж, видно, Богу угодно, – двух из них потеряли. Долго горевали, когда не стало Андрея. Михаил Алексеевич был с ним рядом до последней минуты в больничной палате. Только отцовский оберег ненадолго продлил его век. Михаил крановщиком на нижнем складе работал, а когда лесопункт прекратил свое существование пришел, как и отец, на железную дорогу монтером пути. Здесь и настиг его сердечный приступ. Для родителей все дети равны, какой палец ни укуси, все больно. Так что железная дорога для Жемчугова и радость, и боль одновременно.
Не думал Михаил Жемчугов, что когда-то будет железнодорожником-путейцем. Родился на отцовском хуторе в 1934. Смеется: «Угодил в свою середину сентября – на 15 число. Тогда все происходило в стенах родного дома, какая уж тут больница. Мать, как и все сельские женщины, до последнего дня дом вела. Хозяйство на кого переложишь? Отец просил ее отдохнуть, да где там. Он на химзавод на работу, а мать в хлев житейские дела ладить. Химзавод от нашего хутора в двух километрах стоял. Там древесный уголь морили, деготь гнали, смолу какую-то типа солидола делали. Была своя бондарная. Сейчас-то, наверно, не только мастерство это забыли, но и само слово «бондарь» из обихода ушло. Дёготь и смолу в бочках на лошадях вывозили на станцию на Латышский. Я-то мал был. Всего и не помню. А в 1940 мы переехали на Латышский».
Алексей Никанорович Жемчугов, как теперь приятно говорить, не местный. Столыпинская волна переселения всколыхнула не только Прибалтику, но и Белоруссию. Подумали-подумали Жемчуговы старшие, да и решили попытать счастья на чужой стороне. Приехали, как и другие переселенцы, на вятскую землю, чтобы дом свой поставить, хозяйством обзавестись, свой хлеб на своем поле растить. Жемчуговым предлагали участки поближе к Моломе, а они выбрали этот. Расчет был прост: железная дорога даст возможность реализовать излишки, если, конечно, они появятся. И если не приживутся, станция рядом: садись в поезд и катись домой. Прижились. Пустили корни. Алексей Никанорович был парнем ладным, хуторянки на него заглядывалась, а он взял в жены деревенскую, да ещё, как говорят, с приданым: сыном и дочкой. Михаил третьим вошел в дом. Но детей в семье никто не делил, для Алексея Никаноровича и Матрены Сергеевны все были равны. Давно уже покинули этот мир родители Михаила Алексеевича, только они и сегодня как будто рядом: доброе дело два века живет.
«Когда подрос, – говорит Михаил Алексеевич, – спросил маму: кто мне такое имя придумал – Миша? Мать скосила глаза на отца, который что-то у ограды ладил: «Может, расскажешь сыну, как мы его Мишей окрестили?» Отец отложил топор, погладил меня по голове и к маме: «Что меня-то, Матрена, неволишь, ты же перед родами у иконы стояла, Бога просила, чтобы все ладом вышло. Вот и расскажи, о чем тогда мыслила». «Да что тут рассказывать, мысли-то одни были, чтобы дитя здоровым родился. А имя-то само Бог подсказал: 19 сентября празднуется чудо Архистратига Михаила. Вот и порешили мы с отцом тебя в честь архангела Михаила Михаилом назвать. А что, тебе твое имя не нравится?» «Да я это по глупости речь об имени завел». «Нет, сынок, имя – не глупость», – остановила меня мать, а отец добавил: «Ты еще не знаешь, что имя Михаил означает – равный Богу. Видишь, какое важное мы тебе имя дали. Теперь все зависит от тебя: делай все хорошо и вовремя». Так Михайлов день стал для меня праздником. В этот день, как известно, на Руси проводились братчины – мирные сходки, где решались общие дела и разрешались конфликты. После чего ставили в церкви мирскую общую свечу и молились о ниспослании мира и добра. Вот так и старался жить всю жизнь с миром и добром.
В первый класс Миша Жемчугов на Латышском пошел. Детская память самая цепкая. Он и сегодня хорошо помнить, каким впервые увидел поселок: дома, казармы, пропускные ворота в оградах. Но никакой охраны и обслуживающего персонала в поселке уже не было. Все было открыто настежь. Кое-где еще висела колючая проволока, оставшаяся от зоны, в которой жили заключенные – основная рабочая сила на строительстве железнодорожной ветки Латышский – Маромица. Учиться долго не пришлось. В 42-м не стало отца, в 43-м призвали на фронт брата. Тогда и стал Миша Жемчугов частенько бегать на конный двор, помогать конюху кормить – поить лошадей. Конный обоз на лесопункте в те годы был солидный, так как вывозку древесины на станцию производили конной тягой на санях и по ледянке. Через год сам, как заправский конюх, раздавал корм, запрягал лошадей, черпал воду в цистерну для заливки ледяного желоба. Так и втянулся в работу. Чтобы не отстать от сверстников, поступил в школу рабочей молодежи, а в 49-м по совету матери подался в ФЗО. Выучился на столяра-плотника.
Какой из него вышел плотник, рассказывать не берусь, потому что он выбрал другую дорогу в жизнь. О себе рассказ Жемчугова сдержан, а вот о Камчатке Михаил Алексеевич может поведать много интересного. За три года службы на самом краешке земли он успел не только пороха понюхать. Прежде всего, его поразила красота этого далекого и сурового полуострова, где жители первыми встречают новый день и новый год. «Как не удивляться, – говорит Жемчугов, – если травы на Камчатке такие высокие и сочные, что, думаю, такие нелегко отыскать на какой-то другой территории нашей страны. У рек и озер травы выше человеческого роста, растут они настолько быстро, что на одном месте можно брать по три укоса в лето. Я не говорю про грязевые котлы, терминальные источники. Достаточно назвать знаменитую Долину Гейзеров. А если приплюсовать к ним более 300 камчатских вулканов да большие и малые землетрясения, то становится ясно, что это край сильных и мужественных людей. И как не вспомнить камчатских медведей. Медведь – символ Камчатки! Службы нести здесь почетно и сложно, так как это боевой форпост и государственная граница. Сначала было трудно подружиться со скалистыми берегами, ветрами и штормами. Но за три года становишься старожилом. Поэтому не раз поступали предложения остаться здесь, только как я без Латышского?»
Наверно, самое время вернуться к истории рождения станции и поселка с именем «Латышский». Прямо на перроне у бывшего вокзала стоит памятный для многих верстовой столб, информирующий о том, что здесь проходит 199 километр. Вспомним, что местные краеведы базируют дату основания поселка Латышский годом пуска железной дороги, то почему в Переписи населения 1926 года он обозначен как «Будка 199 км» – домохозяйств – 1, жителей – 4? Даже не казарма, например, как «Казарма 204 км» или «Казарма 213 км» и даже не как «Полуказарма 200 км»? Казарма – это место жительства путеобходчиков, а будка – это дежурный пост. Поэтому в данном случае наименование «станция» или «разъезд» применительно к Латышскому с указанием даты «1899 год» просто некорректно. Решением Кировского облисполкома №488 от 18.07.1956 г. образован Маромицкий сельский Совет, в состав которого вошел «разъезд Латышский». Михаил Алексеевич по этому поводу поясняет: «Мы с детства привыкли так называть».
Первая запись в трудовой книжке Михаила Жемчугова «монтер пути» сделана еще до службы в Советской армии в 1952 году. Поэтому, демобилизовавшись, снова пришел на железную дорогу. И шагал упорно, как по шпалам успеха: монтер пути, бригадир, дорожный мастер. Девятый околоток, который начинается на 193 и заканчивается на 211 километре, стал для него постоянным рабочим местом. Набирался опыта и сноровки у мастера Климентия Алексеевича Шушарина и других мастеров. Как-то приехал на Латышский начальник Мурашинской дистанции пути Вениамин Евгеньевич Ульянов, пригласил Жемчугова на беседу: не пора ли тебе, Михаил Алексеевич в мастера переходить, или ответственности боишься? Жемчугов в ответ: волков бояться, в лес не ходить. С тех пор скрепила их рабочая дружба. Железная дорога – это зона высокой опасности и высокой ответственности. Михаил Алексеевич всегда помнил это и прививал чувство этой ответственности своим подчиненным. Три бригады работали под его началом: Евгении Алексеевны Плотниковой, Владимира Петровича Рыкова и Николая Петровича Пентегова. Хорошо работали, если портрет дорожного мастера Михаила Алексеевича Жемчугова не однократно украшал Доску почета».
«Бывало, в молодости мужики меня подкалывали, – улыбается Михаил Алексеевич. – Говорили, по фамилии ты, Миша, должен или жемчуг выращивать или служить ювелиром. Шутили, конечно. А я в ответ: «А мы, путейцы, и есть ювелиры. Только у них в руках пинцет, а у нас шпальные клещи, ювелиры золотое кольцо насадкой да молоточком разгоняют, а у нас молоточек покрепче – костыльный, они на машинах разных ездят, а мы на съемной тележке. Зато какую силу ощущаешь, когда тебе покоряется рельса Р-65 или Р-75 длиной в 25 метров?! Вес-то у нее знаете какой: 1875 килограммов! Какой, скажите мне, ювелир такую махину осилить? Тут даже домкрат слабый помощник. А вы о каком-то ювелире говорите. Ладно, пошутили и хватит. Заканчиваем инструктаж и за работу».
Латышские путейцы
Сергей Макаров
Михаил Жемчугов. Часть 1
Николай Шкредный, окончание следует…
