Едва услышав имя этого месяца, ласкающее слух сочетанием мягких звуков, мы поймём: вот-вот придёт на землю что-то светлое, тёплое, радостное.
Робким котёночком, неслышимым и невидимым, просочится молодой апрель в кроны деревьев, в заснеженные пока поля, в страшные глазницы покинутых изб, а с рассветом начнёт наводить свои апрельские порядки. Словно рыжий конь, вознесётся в чистую глазурь неба солнце. И там, где волшебные лучи его достигнут земли, сразу потеплеет, снег окрасится в мягкий розовый цвет, а озорные ручейки побегут наперегонки будить реки.
Воспрянет мир божий. Всё придёт в движение, но хитрющему сорванцу – апрелю и этого мало. Подавай ему красоту необыкновенную. Подчиняясь его желанию, даже растрёпанная серая ворона подчистится, чуть подсветлит свой наряд и, усевшись на повеселевшую берёзу, вообразит себя жар – птицей. Крикнет, чтобы все обратили внимание. Зря крикнет: вымахнет из ближайшего леса ястреб – тетеревятник, увидит серую воображулю и почти по-человечески подумав: « Ах ты, царевна свалок! Ишь раскаркалась! Я тебе перьев-то поубавлю!» – молнией метнётся к берёзе.
Несдобровать бы вороне, но в апреле никому нельзя умирать, а потому стая нарядных галок сорвётся навстречу и поднимет гвалт «на всю ивановскую». Да такой, что ястреб, оглохший и нецензурно оскорблённый, повернёт к месту покинутой засады.
Всё живое в этом замечательном месяце сходит с ума. На что зайцы народ трусливый, а потому благонадёжный и в сентиментальности не замеченный, вдруг совершенно потеряют свою длинноухую голову, соберутся в кучу на опушке леса и не только не прячутся, а, наоборот, выставляют себя напоказ, носятся друг за другом, как угорелые, а иные в нарушение техники безопасности верещат даже.
Глухарь – птица, казалось бы, уравновешенная; но то ли водицы талой попьёт, по другой ли какой причине, но ещё в потёмках взлетит на сосну и давай по суку похаживать да песенки распевать. Аж оглохнет от избытка чувств. Не знает, что по человеческому уложению не шибко принято с утра выпивши песни распевать. А ведь бестолково уложение-то. Новый день надо радостью встречать, песней, и даже зорянка – птичка с гулькин нос, это знает. Про петухов и говорить нечего.
Только у людей почему-то, наоборот: утром быстрей на работу – не до песен. Вечером устанешь, отдохнуть бы. Ан нет. Соседи нАрочного шлют: праздник у них, видите ли: троюродная племянница, где то в Усинске живущая, от Путина родила. Ну не то, чтобы прямо от него, но по его указу о материнском капитале. Без указу она, видите ли, не могла, сколько ни трудись. Ну и у соседей, понятно, праздник. Егорьев день. Племянница так сына прозвала. В честь Лигачёва, что ли? Или по гороскопу? Вот она там из жадности родила, а ты тут, несмотря на усталость, водку пей, а потом ещё «поговорить». Сосед в грудь себя колотит: «Все великие люди родились в апреле». Перечислять начнёт: «Ленин, Гитлер – сволочь, и вот Егорка – пока ещё не определился».
Стемнеет уж, а праздник в разгаре. Гармониста от тёплой жены изымут и приволокут. Как-то исподволь, грозно, совсем не в тему, казалось бы, зазвучат такие слова, от которых, у ребятишек, наблюдающих за праздником с полатей, забегают по спине холодные мурашки: «Плещут холодные волны» или «Под снегом-то, братцы, лежала она».
И так в яви всё спетое представлялось, что оставалось не только в памяти, а и в горячей крови малолеток. Навсегда. Запоминались лихие плясовые песни. Но каким-то непонятным волнением наполнялись добрые маленькие сердца, когда гармонист бережно с чувственной нежностью, начинал: «Словно замерло всё до рассвета». И так было всё понятно, ощущаемо и до боли знакомо, что невольно, когда песня, заканчивалась, становилось одиноко, словно ты не на полатях, а там, за околицей спящей деревни.
Наконец гости расходятся. Хрустальный ночной воздух холодит. Тишина такая, что даже взлаявшая собака не нарушила её. Снег затвердел. Кто не катался по насту с полевых взлобков на подбитых железом санках, тот не знает, что такое восторг, что такое умопомрачительная скорость, и того не драли вицей за оборванные пуговицы на фуфаечке.
Жизнь! Прокрути немножко назад: в те времена, когда от детского смеха звенел утренний воздух, когда все угоры были начисто выметены от снега многочисленной и, ей Богу, счастливой детворой.
Апрель. Прямо со второго числа начался. Первое не считается. Первого – обман зрения и всех других органов чувств. Дело доведено до абсурда: секретарша имеет право соврать начальнику, что забеременела. Слесарь ЖКХ ходит по квартирам и бесплатно чинит оборудование. Коровы узнают, что их молоко дешевле пива и солярки. С утра орут как на собрании. Производители спиртного признали пагубность их продукции и передали ее для мытья асфальта и памятников. Там обрадовались и тут же начали мыть. Но не надо было это делать первого числа: асфальт и памятники стали плавиться на глазах, и, чтобы избежать катастрофы, дворники выпили моющее средство, щедро угощая им всех прохожих. Памятники и асфальт остались. На удивление, но остались дворники и не убавилось прохожих! На то и апрель – никому нельзя умирать!
Первого числа все откровенно врут друг другу и получают от этого удовольствие. Замечательный обычай, жаль, что не ограничивается одним днём.
Апрельское тепло топит снег даже в таёжных сузёмах. Ожидая пополнения, пришли туда осторожные лосихи. Медведица с медвежатами в поисках пропитания подходит к скотным дворам и на околицы деревень. Пара волков наладила логово, но пока не даёт к нему след, осторожничает. Под всеохватывающий рокот тетеревов веселится на проталинах птичья мелюзга. В деревнях, у отвоёванных от воробьёв домиков, вытянувшись в струнку, самозабвенно поют скворцы. Посмотришь, и станет ясно, кто учил оперных артистов. Грачи хлопочут у гнёзд. Голосок у них, не приведи господи, но, к удивлению, вполне вписывается, во всеобщее ликование природы.
Как сладко влюбиться в апреле! Только, опять же не первого числа. Первого – всё равно не поверят. А вот второго, особенно после обеда, пожалуйста. Всё тому способствует – и тепло и птичий щебет, и весёлое солнце на ласковом лазурном небе.
Вот уж махоньким солнышком зацвела на южном склоне мать-мачеха, а за ней чудо земное хрупкое и такое долгожданное – медуница. Только не срывайте, пожалуйста. В пять минут повянут разноцветные мохнатые колокольчики. Не рвите, пожалуйста!
Апрель! Почему-то хочется упасть на проталину родной земли, и, ощутив могучий рокот сил возрождения, снова поверить в победу добра и нашего разума. Скоро, скоро земной рокот усилится и на всём протяжении речной излучины, под радостные и отчаянные крики чаек сдвинется, издавая могучий сливающийся гул, речной лёд. В высоком небе, огромная стая парящих белых лебедей. Радость и любовь в человеческом сердце. Что говорить, апрель!
Николай Алешинцев. Тороплю весну.
Фото Владимира Гмызина.
