7 августа 1942 года. Нижне-Чирская

Мы на некоторое время прерываем публикацию о Моломской Михайло-Архангельской церкви, хотя не уходим от исторической темы. Просто в день начала Великой Отечественной войны более уместно познакомить читателей с документальными свидетельствами очевидца и участника тех событий.

Дневников сейчас, наверное, не ведет никто. Разве что в интернете. А вот Юрий Михайлович Головнин оставил после себя более двадцати исписанных тетрадей по 48 листов, плюс альбомы о войне и стихи, которые он писал – внук священника, сын учительницы, сам бывший учитель литературы и ветеран Великой Отечественной войны. В течение двадцати лет он заведовал областным отделом народного образования – его имя должно быть знакомо педагогам-ветеранам нашего района.

Такие записи, да еще бережно сохраненные, дорогого стоят. Тем более, что написаны они интересно, хорошим литературным языком. Опубликовать их полностью нет возможности, да, наверное, делать этого и не нужно. Из всего огромного объема к печати будут подготовлены фрагменты, в которых речь идет о войне. Юрий Михайлович попал на фронт, когда ему было всего 17 лет. Он участник Сталинградского сражения, Курской битвы, боев за Днепр, по освобождению Киева, на земле Польши и Германии. Четырежды ранен. Награжден тремя боевыми орденами, солдатской медалью «За отвагу».

«Похоронка, которую получил мой отец, извещала, что его сын, Головнин Юрий Михайлович, пал смертью храбрых 7 августа 1942 года в бою с немецко-фашистскими захватчиками под станицей Нижне-Чирской. Если посчитать, то в возрасте 18 лет, 8 месяцев и 15 дней…

Из трех с половиной тысяч человек личного состава 524 стрелкового полка 112 стрелковой дивизии, где я служил, после жестокого, кровавого, изнурительного августовского боя по железнодорожному мосту через Дон с правого берега на левый невредимыми переправились где-то человек двести. Остальные были убиты, вмяты в землю гусеницами немецких танков, взяты, как правило, тяжело раненными в плен или ранеными вынесены из круговерти сражения в течение дня и отправлены в госпитали (таких «счастливчиков» мало).

Видимо, в ту минуту, когда составлялись списки оставшихся в живых, меня рядом не оказалось, писарь выписал похоронку и отправил ее по единственно возможному адресу.

7 августа было тринадцатым днем – чертова дюжина! – непосредственного соприкосновения, как тогда выражались, нашего почти не обстрелянного полка с противником.

Рано утром фашисты четырьмя артполками обрушили на передний край полка чудовищный шквал артиллерийского огня. Сорок самолетов бомбили с воздуха. Понять, что это такое, можно только испытав. Еще непостижимее: на один наш стрелковый полк ползло сто тридцать вражеских танков. Сто тридцать на один полк! Пусть кто-нибудь назовет подобное!

Хотя мы ждали немецкое наступление, знали, что немцам, рвущимся к Сталинграду, позарез нужен железнодорожный мост через Дон, что стоял за нашими спинами металлической громадиной, такой сумасшедший огонь и натиск явились неожиданными. Мы до сих пор не только ничего подобного не видели, не слышали, но и помыслить о таком не могли.

За огневым валом и танками шла в рост немецкая пехота. Шла вызывающе. Цепи – в семь рядов. Психическая атака! Первый и последний раз полк видел психическую атаку. Видимо, расчет был на то, что русские не выдержат, сломаются от такого эффектного зрелища, ужасающего лязга и грохота, побегут сразу.

Нет, полк не дрогнул!

Не дрогнул, хотя от взрывов люди глохли. Не дрогнул, хотя танки утюжили передний край, зарывали людей живыми в окопах, давили гусеницами, подминали пушки и пулеметы. Не дрогнул под свистом бомб, от зловещего воя сирен пикирующих бомбардировщиков.

Пыль и дым застилали поле боя.

Бой шел везде: у траншей и окопов переднего края, у минометных и артиллерийских батарей, на командном пункте полка. Дрались все: солдаты, командиры, комиссары, санитары, ездовые. Командир полка майор Клява в этом бою погиб.

Бой был коллективным подвигом полка и личным подвигом большинства бойцов и командиров.

В этом бою можно было стрелять, бросать гранаты, бутылки с зажигательной смесью, бить прикладом, погибать – ради победы, но невозможно было выжить.

Много кошмарного пришлось видеть и испытать за время войны, но такое…

30 мая 1968 года однополчанка, удивительной судьбы женщина, героическая Зина Смирнова написала мне в письме: «Потом, много позже, служа в другой части, я рассказывала о тех летних боях на Дону в 1942 году. Говорила правдиво, ничего не перевирая, но, видимо, эта правда была необычней всех вымыслов, и многие бывалые солдаты и офицеры откровенно сомневались в истине моих рассказов.

Представь себе, что когда мы, часть ветеранов 112 стрелковой дивизии, в ноябре 1947 года встретились в Сталинграде и я стала им рассказывать о боях 7 августа у разъезда Рычковский, то и среди этих слушателей нашлись люди, которым показалось, что я излишествую».

После страшного боя 7 августа, когда оставшиеся в живых, уставшие, измотанные, поникшие, собрались в одно место, уселись на обожженную землю, кто-то, глянув в мою сторону, флегматично произнес: «Сними ты с себя эту рвань».

Не сразу смысл сказанного дошел до сознания.

Еще перед боем надел свою новенькую плащ-палатку. Расстаться с нею было бы глупо. Утро – утром, бой – боем, но вечер – вечером. Вечером бой всегда кончается, наступает, пусть и беспокойный, но отдых. Каша с мясом, если остались живы повара – для желудка, тишина – для ушей. Но придет ночная прохлада, может пойти дождь. Согревало и спасало от дождя великолепное изобретение, лучший подарок интендантов – плащ-палатка.

В бою о ней забываешь.

Когда я понял, что предложение убрать рвань относилось к моей плащ-палатке, развязал несложный узел под подбородком, скинул ее и в то же мгновение понял, что судьба чересчур благосклонна ко мне. На плащ-палатке было бессчетное количество дыр от пуль и осколков, которые, оказывается, пролетали возле затылка, около спины, между ног, под руками, рвали ее полотно, но ни один кусок металла не задел моего тела. А любой мог не только задеть, но отправить туда, откуда не возвращаются.

Кстати, утверждают, что в Великой Отечественной войне наиболее пострадали родившиеся в 1923 году: из каждой сотни выжили только трое.

О везучих говорят: родился под счастливой звездой».